четверг, 27 ноября 2014 г.
Case #44 - Блог Gestalt #44 – Кокон и перерождение
Николь очевидно была огорчена. Она говорила о той мечте, которая у нее была, ассоциируя ее с образом кокона, из которого она боялась выйти, так как не знала сможет ли она переродиться или просто умрет.
Я поддержал использование образа кокона. Я предложил эксперимент на его основе - иногда нет необходимости выяснять все подробности содержания, но можно просто оттолкнуться от ясной и сильной метафоры, которую предложил клиент. В нашем случае мы имеем очевидно трансформируемую метафору, имеющую прямое отношение к терапии, и такую, в которой содержится и желание перемен и страх перемен. Эксперимент Gestalt также называют «безопасная скорая помощь», и вот то равновесие, которое мы всегда стремимся достичь: помогать клиенту продвигаться в своем желании жизни и, в то же самое время, искать способ сделать принятие на себя риска в связи с этой попыткой попробовать что-нибудь новое достаточно безопасным.
Итак, я попросил полудюжину людей в группе собраться вокруг нее в кокон. Она сразу же начала плакать сильнее, а затем опустилась на землю. Я указал каждому на то место, которое они должны были занять, разместившись вокруг нее. Я сказал ей не уходить в себя, но поддерживать зрительный контакт. Иначе можно было бы просто удалиться, погрузившись в свой собственный мир, вне взаимоотношения. В этом случае эмоция просто продолжала бы циркулировать таким образом, который в действительности не перемещал бы ее.
Когда она это сделала, она посмотрела на одну из женщин и сказала «Ты мне не нравишься». Однако это было сказано очевидно не о женщине — ей что-то напомнило ее мать. Поэтому я попросил ее говорить непосредственно со своей матерью, сказать ей любые слова, которые она хотела бы сказать.
Она спросила: «Почему ты оставила меня». В Gestalt мы считаем такие вопросы бесполезными и просим людей переформулировать их в заявления взамен вопросов.
Исходя из этого были сделаны ее заявления: ее боль в отношении того, что будучи ребенком она была брошена своей матерью. Опять-таки, мне не нужно было знать какую-либо ее историю или подробности, чтобы работать с ними. Она пребывала в процессе и этого было достаточно.
Я должен был оказывать ей поддержку, чтобы она не теряла присутствия, поддерживала зрительный контакт, глубоко дышала. Появилось много эмоций, как для нее самой, так и для представителя ее «матери».
Поддержка стоящих в круге была очень важна, чтобы у нее появилось ощущение того, что ее удерживают в том месте, в котором она обычно внутренне сокрушена.
Наконец, она очень устала и просто захотела прилечь.
Поэтому я дал ей лечь на колени представителя ее матери и позволил ей заснуть.
Когда она проснулась 10 минут спустя, она почувствовала себя заново родившейся и с ощущением теплоты и взаимосвязи в ее сердце, в котором ранее была пустота и боль.
Я поддержал использование образа кокона. Я предложил эксперимент на его основе - иногда нет необходимости выяснять все подробности содержания, но можно просто оттолкнуться от ясной и сильной метафоры, которую предложил клиент. В нашем случае мы имеем очевидно трансформируемую метафору, имеющую прямое отношение к терапии, и такую, в которой содержится и желание перемен и страх перемен. Эксперимент Gestalt также называют «безопасная скорая помощь», и вот то равновесие, которое мы всегда стремимся достичь: помогать клиенту продвигаться в своем желании жизни и, в то же самое время, искать способ сделать принятие на себя риска в связи с этой попыткой попробовать что-нибудь новое достаточно безопасным.
Итак, я попросил полудюжину людей в группе собраться вокруг нее в кокон. Она сразу же начала плакать сильнее, а затем опустилась на землю. Я указал каждому на то место, которое они должны были занять, разместившись вокруг нее. Я сказал ей не уходить в себя, но поддерживать зрительный контакт. Иначе можно было бы просто удалиться, погрузившись в свой собственный мир, вне взаимоотношения. В этом случае эмоция просто продолжала бы циркулировать таким образом, который в действительности не перемещал бы ее.
Когда она это сделала, она посмотрела на одну из женщин и сказала «Ты мне не нравишься». Однако это было сказано очевидно не о женщине — ей что-то напомнило ее мать. Поэтому я попросил ее говорить непосредственно со своей матерью, сказать ей любые слова, которые она хотела бы сказать.
Она спросила: «Почему ты оставила меня». В Gestalt мы считаем такие вопросы бесполезными и просим людей переформулировать их в заявления взамен вопросов.
Исходя из этого были сделаны ее заявления: ее боль в отношении того, что будучи ребенком она была брошена своей матерью. Опять-таки, мне не нужно было знать какую-либо ее историю или подробности, чтобы работать с ними. Она пребывала в процессе и этого было достаточно.
Я должен был оказывать ей поддержку, чтобы она не теряла присутствия, поддерживала зрительный контакт, глубоко дышала. Появилось много эмоций, как для нее самой, так и для представителя ее «матери».
Поддержка стоящих в круге была очень важна, чтобы у нее появилось ощущение того, что ее удерживают в том месте, в котором она обычно внутренне сокрушена.
Наконец, она очень устала и просто захотела прилечь.
Поэтому я дал ей лечь на колени представителя ее матери и позволил ей заснуть.
Когда она проснулась 10 минут спустя, она почувствовала себя заново родившейся и с ощущением теплоты и взаимосвязи в ее сердце, в котором ранее была пустота и боль.
понедельник, 17 ноября 2014 г.
Case #43 - Блог Gestalt #43 – Ядовитый голос матери
Тереза оставила безопасную работу, чтобы начать свое собственное дело. «Чтобы рискнуть» - было той причиной, которую она указала.
Однако она испытывала сильное беспокойство большую часть времени кроме тех моментов, когда она точно знала, что что-то не получится. По мере того, как она приближалась к успеху, она чувствовала себя тревожно вплоть до того момента, когда успеху уже ничто не угрожало. Эта тревожность также отражалась на ее личной жизни.
Она не понимала откуда она приходит или что ей нужно делать с этим ощущением.
Казалось, нужно было сделать что-то из области самоконтроля – необходимо было владеть собой, чтобы события развивались определенным образом. Я попросил ее описать контекст своего поля влияния. Нам удалось установить, что ее мать очень активно вмешивалась в управление.
Пока мы с ней говорили об этом, у нее разболелась голова. Мне стало ясно, что в «ее голове» была ее мать. Поэтому я предложил ей перенести ее мать на кушетку и поговорить с ней. Это классический эксперимент Gestalt – предпринимать интрапсихические диалоги и делать их понятными.
Я попросил ее сказать что-нибудь своей матери, а затем поменяться с ней местами на физическом уровне - сесть на место «матери» и ответить за нее.
Я был в достаточной мере шокирован теми вещами, которые говорила ее мать. Очень постыдное и даже хуже: например, она унижала Терезу за то, что она «уродлива», чего нельзя сказать о ее красавице-сестре; говорила ей, что она плохой человек; говорила ей, что она (мать) в действительности не хотела иметь детей, что это было просто обязанностью и, в любом случае, она хотела бы родить мальчика.
Это не просто обычная скудная способность к материнству, но заслуживает названия «ядовитое материнство». И не является тем, что можно исправить, превратив в диалог.
Я предложил, чтобы мать перестала разговаривать с Терезой и чтобы я «проинтервьюировал» ее — нужно было попытаться понять ее больше.
Я сделал так….и мать дала разные интересные ответы, подтверждая вышеуказанный «диагноз». Она считала Терезу обузой и беспокоилась только о том, насколько ее дети создавали благоприятный образ ее как матери. Тереза в настоящее время преуспевала в финансовом плане, поэтому это создавало благоприятный образ матери и мать она больше так не раздражала как раньше.
Сейчас..вы можете сказать, что все это — проекция Терезы и только. Но те заявления, которые мать сделала Терезе в этом диалоге были теми словами, которые она использовала по отношению к ней в действительности.
Суть была в том, чтобы не искать патологий в ее матери – она, очевидно, сама вела борьбу с чем-то. Но понятно, что подобное обесценение чьего-то собственного ребенка стало бы ядом...и привело бы к нехватке уверенности в себе этого ребенка, и в итоге привело бы к тревожности.
Поэтому я предложил ей завести разговор с ее матерью, но в этот раз расставить очень определенные границы. Она начала вопрос с «пожалуйста, не...». Я прервал ее...так как эта словесная конструкция все еще была выражением зависимости от того, что ее мать что-то сделает, но это выглядело маловероятным.
Я попросил ее переформулировать эту конструкцию таким образом, чтобы она исходила от нее самой.. "Я не допущу….". Эта фраза устанавливала четкую границу — то есть то, что является важным моментом в Gestalt.
Любое из подобных нескольких заявлений было очень сильным. Ей потребовалась помощь, чтобы сформулировать их. Затем она почувствовала себя более умиротворенной, и получила лучшее понимание того, что ей необходимо сделать, чтобы не допускать голос матери в свое сознание, который подрывал ее уверенность в себе .
Это подразумевало проведение классического эксперимента Gestalt: превращение тупикового внутреннего диалога в открытый, а затем предоставление поддержки, необходимой для перемещения в это место.
Однако она испытывала сильное беспокойство большую часть времени кроме тех моментов, когда она точно знала, что что-то не получится. По мере того, как она приближалась к успеху, она чувствовала себя тревожно вплоть до того момента, когда успеху уже ничто не угрожало. Эта тревожность также отражалась на ее личной жизни.
Она не понимала откуда она приходит или что ей нужно делать с этим ощущением.
Казалось, нужно было сделать что-то из области самоконтроля – необходимо было владеть собой, чтобы события развивались определенным образом. Я попросил ее описать контекст своего поля влияния. Нам удалось установить, что ее мать очень активно вмешивалась в управление.
Пока мы с ней говорили об этом, у нее разболелась голова. Мне стало ясно, что в «ее голове» была ее мать. Поэтому я предложил ей перенести ее мать на кушетку и поговорить с ней. Это классический эксперимент Gestalt – предпринимать интрапсихические диалоги и делать их понятными.
Я попросил ее сказать что-нибудь своей матери, а затем поменяться с ней местами на физическом уровне - сесть на место «матери» и ответить за нее.
Я был в достаточной мере шокирован теми вещами, которые говорила ее мать. Очень постыдное и даже хуже: например, она унижала Терезу за то, что она «уродлива», чего нельзя сказать о ее красавице-сестре; говорила ей, что она плохой человек; говорила ей, что она (мать) в действительности не хотела иметь детей, что это было просто обязанностью и, в любом случае, она хотела бы родить мальчика.
Это не просто обычная скудная способность к материнству, но заслуживает названия «ядовитое материнство». И не является тем, что можно исправить, превратив в диалог.
Я предложил, чтобы мать перестала разговаривать с Терезой и чтобы я «проинтервьюировал» ее — нужно было попытаться понять ее больше.
Я сделал так….и мать дала разные интересные ответы, подтверждая вышеуказанный «диагноз». Она считала Терезу обузой и беспокоилась только о том, насколько ее дети создавали благоприятный образ ее как матери. Тереза в настоящее время преуспевала в финансовом плане, поэтому это создавало благоприятный образ матери и мать она больше так не раздражала как раньше.
Сейчас..вы можете сказать, что все это — проекция Терезы и только. Но те заявления, которые мать сделала Терезе в этом диалоге были теми словами, которые она использовала по отношению к ней в действительности.
Суть была в том, чтобы не искать патологий в ее матери – она, очевидно, сама вела борьбу с чем-то. Но понятно, что подобное обесценение чьего-то собственного ребенка стало бы ядом...и привело бы к нехватке уверенности в себе этого ребенка, и в итоге привело бы к тревожности.
Поэтому я предложил ей завести разговор с ее матерью, но в этот раз расставить очень определенные границы. Она начала вопрос с «пожалуйста, не...». Я прервал ее...так как эта словесная конструкция все еще была выражением зависимости от того, что ее мать что-то сделает, но это выглядело маловероятным.
Я попросил ее переформулировать эту конструкцию таким образом, чтобы она исходила от нее самой.. "Я не допущу….". Эта фраза устанавливала четкую границу — то есть то, что является важным моментом в Gestalt.
Любое из подобных нескольких заявлений было очень сильным. Ей потребовалась помощь, чтобы сформулировать их. Затем она почувствовала себя более умиротворенной, и получила лучшее понимание того, что ей необходимо сделать, чтобы не допускать голос матери в свое сознание, который подрывал ее уверенность в себе .
Это подразумевало проведение классического эксперимента Gestalt: превращение тупикового внутреннего диалога в открытый, а затем предоставление поддержки, необходимой для перемещения в это место.
понедельник, 10 ноября 2014 г.
Case #42 - Безопасный и небезопасный
Ясмин недавно развелась. Она говорила о том, как хотела повзрослеть и больше отделиться от своих родителей. В ее глазах было много эмоций, которые я наблюдал и комментировал, вместе с другими различными вещами о ней: цветная шаль, бусы вокруг ее шеи.
Она сказала: «Я чувствую себя в безопасности с тобой». Я ответил: « в некотором смысле это защита, потому что я - это просто я, безопасный во многих отношениях, и, в какой-то момент, я, вероятно, буду скучать по тебе и, следовательно, не буду таким же безопасным». Ей было непросто слышать это и мои слова напомнили ей о тех трудностях, которые были у нее с отцом, и о ее необходимости определить границы в отношениях с ним, когда она чувствовала себя смущенной и туманной.
Она сказала, что ценит то, что я ее заметил..и это было тем, в чем она нуждалась. Она говорила о том, как ей трудно сделать так, чтобы ее родители заметили ее как отдельную личность, и о ее первоначальных трудностях с ними, которые связаны с тем, что она была любимой только условно, за хорошее поведение.
Пока я сидел рядом с ней, я говорил о тех способах, с помощью которых я мог видеть ее детское «я» с ее потребностью в одобрении, принятии и заботе; и в тоже самое время ее взрослое «я», желающее дифференциации и нуждающееся в ней, в том, чтобы быть самой собой, найти свою собственную основу для определения своих границ.
Это стало основательным прорывом для нее, возможность быть увиденной с этих обеих позиций и, чтобы эти две позиции имели место в одно время. Это было одним из тех моментов «я-ты». Я говорил о том, как, в этом месте, в котором я чувствовал себя пространным и приземленным и присутствующим, я на самом деле мог создать условия безопасности для нее, чтобы она смогла ощутить себя удерживаемой/поддерживаемой/посещаемой, а также освобожденной – получить поощрение тому, чтобы войти в свою собственную жизнь и получить возможность встретиться на равных.
Это резонансом откликнулось на многих уровнях общения с ней. Я разговаривал с ней как со взрослой, не нарушая как границы между нами, так и взаимосвязи между обеими людьми, которые ищут что-то в отношениях. После чего я попросил ее говорить со мной с позиции ребенка, называть то, что она хотела получить от меня.
Она сказала, что то, чего она так ждала от своего отца, было признанием того, что она была важна для него. Я сказал, что счастлив переключиться в режим «отца»: я вырастил своих дочерей...и мог бы обращаться к ней с этой позиции. Поэтому я обратился к ней «как» ее отец, и говорил, насколько дорога она была для меня.
После чего она захотела услышать, что ее любили независимо от того, кем она была. Я повторил эту фразу, объяснив, что, хотя я могу не согласиться с тем выбором, который она сделала, или мне могут не понравиться некоторые ее черты, фундаментальная основа семейных отношений для меня состояла в любви.
В этом смысле я мог откликнуться на ее основательную потребность быть увиденной в этом месте. По природе терапевтического процесса я в действительности не был ее отцом, но воздействие было практически идентичным тому, как если бы я был.
Это результат установления прочной и глубокой основы для взаимоотношений в терапевтическом процессе, которая позволяет таким утверждениям иметь трансформативное воздействие.
Она чувствовала себя более целостной и способной соединить в себе и взрослую и детскую части самой себя.
Она сказала: «Я чувствую себя в безопасности с тобой». Я ответил: « в некотором смысле это защита, потому что я - это просто я, безопасный во многих отношениях, и, в какой-то момент, я, вероятно, буду скучать по тебе и, следовательно, не буду таким же безопасным». Ей было непросто слышать это и мои слова напомнили ей о тех трудностях, которые были у нее с отцом, и о ее необходимости определить границы в отношениях с ним, когда она чувствовала себя смущенной и туманной.
Она сказала, что ценит то, что я ее заметил..и это было тем, в чем она нуждалась. Она говорила о том, как ей трудно сделать так, чтобы ее родители заметили ее как отдельную личность, и о ее первоначальных трудностях с ними, которые связаны с тем, что она была любимой только условно, за хорошее поведение.
Пока я сидел рядом с ней, я говорил о тех способах, с помощью которых я мог видеть ее детское «я» с ее потребностью в одобрении, принятии и заботе; и в тоже самое время ее взрослое «я», желающее дифференциации и нуждающееся в ней, в том, чтобы быть самой собой, найти свою собственную основу для определения своих границ.
Это стало основательным прорывом для нее, возможность быть увиденной с этих обеих позиций и, чтобы эти две позиции имели место в одно время. Это было одним из тех моментов «я-ты». Я говорил о том, как, в этом месте, в котором я чувствовал себя пространным и приземленным и присутствующим, я на самом деле мог создать условия безопасности для нее, чтобы она смогла ощутить себя удерживаемой/поддерживаемой/посещаемой, а также освобожденной – получить поощрение тому, чтобы войти в свою собственную жизнь и получить возможность встретиться на равных.
Это резонансом откликнулось на многих уровнях общения с ней. Я разговаривал с ней как со взрослой, не нарушая как границы между нами, так и взаимосвязи между обеими людьми, которые ищут что-то в отношениях. После чего я попросил ее говорить со мной с позиции ребенка, называть то, что она хотела получить от меня.
Она сказала, что то, чего она так ждала от своего отца, было признанием того, что она была важна для него. Я сказал, что счастлив переключиться в режим «отца»: я вырастил своих дочерей...и мог бы обращаться к ней с этой позиции. Поэтому я обратился к ней «как» ее отец, и говорил, насколько дорога она была для меня.
После чего она захотела услышать, что ее любили независимо от того, кем она была. Я повторил эту фразу, объяснив, что, хотя я могу не согласиться с тем выбором, который она сделала, или мне могут не понравиться некоторые ее черты, фундаментальная основа семейных отношений для меня состояла в любви.
В этом смысле я мог откликнуться на ее основательную потребность быть увиденной в этом месте. По природе терапевтического процесса я в действительности не был ее отцом, но воздействие было практически идентичным тому, как если бы я был.
Это результат установления прочной и глубокой основы для взаимоотношений в терапевтическом процессе, которая позволяет таким утверждениям иметь трансформативное воздействие.
Она чувствовала себя более целостной и способной соединить в себе и взрослую и детскую части самой себя.
понедельник, 3 ноября 2014 г.
Case #41 - Беспокойный клиент
Франсуа кашляла, и делала это так, что это по-настоящему нервировало меня. Она приступила к работе, и я поднял этот вопрос. Я сказал: «Ну, ты действительно привлекла мое внимание этим кашлем». Она ответила: что «да, она склонна беспокоить людей». Я ответил: «хорошо, ты меня побеспокоила этим кашлем».
Итак, мы исследовали, что значит быть «беспокойным». Я объяснил, что существуют также положительные моменты в том, чтобы беспокоить людей, например, комедианты этим занимаются. И революционеры. И те люди, которые нарушают статус кво в группе: они тоже нужны. Я захотел определить слово «беспокойный» иными способами, расширить ее ощущение доступного ей выбора.
Я попросил ее «побеспокоить» нескольких людей в группе. Она игриво ущипнула щеку одного из присутствующих, а затем наступила кому-то на ногу.
Это были теми легкими и веселыми действиями, которые она спонтанно совершила, и которые сразу же создали у нее ощущение «беспокойного» поведения в несколько ином ключе.
Я спросил о ее контексте: кто был беспокойным в ее семье. Она сказала, что недавно узнала о том, что у ее матери есть отношения на стороне в настоящее время. По мере того, как я узнавал больше, оказалось, что ее отец имел отношения на стороне годами.
Было заметно, что это беспокоило ее, но я не хотел слишком глубоко погружаться в дела ее родителей. Она сказала, что чувствовала себя виноватой...так, как будто каким-то образом отношения ее матери на стороне были ее виной, потому что она уехала из дома. Я сказал: «ну, это не тебе решать, нести ли тебе ответственность за действия твоей матери».
Я захотел переместить фокус внимания обратно на нее. Поэтому я произнес: «ты смотришь на меня с пристальным вниманием – прямо сейчас ты получаешь от меня внимание». Она сказала, что чего-то не хватало по мере того, как она росла – ее родители были настолько заняты своими проблемами и конфликтами, что она не получала особого внимания. И если она все-таки его получала, то это было в резкой форме. Она говорила о том, что хотела получить любящее внимание, а не внимание в форме критики. Я заметил, что для детей негативное внимание — это лучше, чем его отсутствие…этим я признал наличие выбора в том, чтобы быть в каком-то смысле «беспокойной» в ее взрослой жизни, чтобы привлечь внимание, даже если этот вид внимания, который она получает, не очень приятный.
Я попросил ее обратить внимание в настоящем моменте на то, каково это — получать мое внимание и внимание группы. Она отметила легкие изменения во внимании группы: несколько человек были расстроены. Я мог видеть, насколько гармонично настроена она была на динамику изменения направления внимания в группе.
Я сказал: "хорошо, я хочу, чтобы ты действительно присутствовала в том внимании, которое я уделяю тебе прямо сейчас». Мы сидели там некоторое время. Я заметил, что я чувствовал себя пустым...обычно что-то приходит ко мне, креативные эксперименты, озарения, понимание. Я просто чувствовал себя абсолютно опустошенным с ней, как пустынный ландшафт.
Поэтому я сказал ей об этом, и она подтвердила, что «да», ей говорили уже об этом ее супруг и другие...и что она тоже чувствовала себя опустошенной.
Таким образом, я понял, что это общее пространство в моменте «я-ты». Часто такие моменты интимности и связи понимаются, как наполненные глубокими чувствами. Но в этом случае единение было своего рода пустотой. Я сказал: «это тяжело для меня, как будто я потерял всю мою креативность; я не привык к такому». Она оживилась: ей понравилось слово «креативность».
Она сказала: «я хочу сделать что-то, что покажется беспокойным и вызывающим для тебя». Я попросил ее продолжать. Она поцеловала меня в щеку. Я сказал: «Ах, всплеск цвета на фоне ландшафта!»
Это был момент яркого контакта, в контексте глубокого момента единения. В результате в ней произошла основательная перемена, что-то высвободилось.
Это стало результатом нелинейного процесса следующего потока осведомленности по мере того, как она возникала между нами: тема внимания и беспокойства. В Gestalt мы не очень много работы делаем линейным/целевым способом, но больше работаем подобно течению реки, двигаясь с потоком, погружая себя в феноменологию клиента, и наблюдая за своими собственными ответами. Конечный результат — это интеграция, или, как ее можно назвать, воплощенное озарение.
Итак, мы исследовали, что значит быть «беспокойным». Я объяснил, что существуют также положительные моменты в том, чтобы беспокоить людей, например, комедианты этим занимаются. И революционеры. И те люди, которые нарушают статус кво в группе: они тоже нужны. Я захотел определить слово «беспокойный» иными способами, расширить ее ощущение доступного ей выбора.
Я попросил ее «побеспокоить» нескольких людей в группе. Она игриво ущипнула щеку одного из присутствующих, а затем наступила кому-то на ногу.
Это были теми легкими и веселыми действиями, которые она спонтанно совершила, и которые сразу же создали у нее ощущение «беспокойного» поведения в несколько ином ключе.
Я спросил о ее контексте: кто был беспокойным в ее семье. Она сказала, что недавно узнала о том, что у ее матери есть отношения на стороне в настоящее время. По мере того, как я узнавал больше, оказалось, что ее отец имел отношения на стороне годами.
Было заметно, что это беспокоило ее, но я не хотел слишком глубоко погружаться в дела ее родителей. Она сказала, что чувствовала себя виноватой...так, как будто каким-то образом отношения ее матери на стороне были ее виной, потому что она уехала из дома. Я сказал: «ну, это не тебе решать, нести ли тебе ответственность за действия твоей матери».
Я захотел переместить фокус внимания обратно на нее. Поэтому я произнес: «ты смотришь на меня с пристальным вниманием – прямо сейчас ты получаешь от меня внимание». Она сказала, что чего-то не хватало по мере того, как она росла – ее родители были настолько заняты своими проблемами и конфликтами, что она не получала особого внимания. И если она все-таки его получала, то это было в резкой форме. Она говорила о том, что хотела получить любящее внимание, а не внимание в форме критики. Я заметил, что для детей негативное внимание — это лучше, чем его отсутствие…этим я признал наличие выбора в том, чтобы быть в каком-то смысле «беспокойной» в ее взрослой жизни, чтобы привлечь внимание, даже если этот вид внимания, который она получает, не очень приятный.
Я попросил ее обратить внимание в настоящем моменте на то, каково это — получать мое внимание и внимание группы. Она отметила легкие изменения во внимании группы: несколько человек были расстроены. Я мог видеть, насколько гармонично настроена она была на динамику изменения направления внимания в группе.
Я сказал: "хорошо, я хочу, чтобы ты действительно присутствовала в том внимании, которое я уделяю тебе прямо сейчас». Мы сидели там некоторое время. Я заметил, что я чувствовал себя пустым...обычно что-то приходит ко мне, креативные эксперименты, озарения, понимание. Я просто чувствовал себя абсолютно опустошенным с ней, как пустынный ландшафт.
Поэтому я сказал ей об этом, и она подтвердила, что «да», ей говорили уже об этом ее супруг и другие...и что она тоже чувствовала себя опустошенной.
Таким образом, я понял, что это общее пространство в моменте «я-ты». Часто такие моменты интимности и связи понимаются, как наполненные глубокими чувствами. Но в этом случае единение было своего рода пустотой. Я сказал: «это тяжело для меня, как будто я потерял всю мою креативность; я не привык к такому». Она оживилась: ей понравилось слово «креативность».
Она сказала: «я хочу сделать что-то, что покажется беспокойным и вызывающим для тебя». Я попросил ее продолжать. Она поцеловала меня в щеку. Я сказал: «Ах, всплеск цвета на фоне ландшафта!»
Это был момент яркого контакта, в контексте глубокого момента единения. В результате в ней произошла основательная перемена, что-то высвободилось.
Это стало результатом нелинейного процесса следующего потока осведомленности по мере того, как она возникала между нами: тема внимания и беспокойства. В Gestalt мы не очень много работы делаем линейным/целевым способом, но больше работаем подобно течению реки, двигаясь с потоком, погружая себя в феноменологию клиента, и наблюдая за своими собственными ответами. Конечный результат — это интеграция, или, как ее можно назвать, воплощенное озарение.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)