|
У Марты в глазах стояли слезы и она кусала свою губу. Я заметил это, и она сказала, что пыталась сдержать свои чувства. Я попросил ее сделать вздох и не терять присутствие… а потом слезы потекли еще больше. Она рассказала свою историю, долгую и насыщенную болью историю, которая сопровождалась обильными слезами. Ее отец работал в другом городе. Ее мать, сестра и она сама переехали в небольшой город, пока его не было и должны были жить у родителей ее матери. Но дедушка издевался над всеми ними...если дети слишком много шумели, он угрожал выкинуть их всех из дома и на самом деле выставлял их чемоданы наружу несколько раз. Еще до этого ее сестра жила со своими дедушкой и бабушкой и каждый раз, когда она и ее мать приезжали к ним, дедушка с бабушкой находили какой-нибудь порок у Марты, чтобы противопоставить это ее сестре. В конце концов ее мать уехала из того дома, в свой собственный. Но она была красивой женщиной и часто мужчины из магазина, в котором она работала, заходили к ней в дом, чтобы пригласить ее куда-нибудь. Она обычно отказывала им, но однажды она позволила одному мужчине зайти и начать отношения. Марта всегда боялась, когда он приходил в дом. Когда об их отношениях узнали, ее мать публично пристыдили в той небольшой общине, в которой они жили. А Марту клеймили дети в школе. После этого вернулся ее отец, дедушка с бабушкой побили ее мать...травматичные события продолжались снова и снова. Это была история, полная боли и страданий. Пока она ее рассказывала, она схватилась за мою руку и крепко ее сжала. Мы сидели так, пока она не сняла с себя этот груз. В психотерапии встречаются разные истории. Некоторые странные, мертвые и повторяющиеся, нацеленные лишь на возобновление беспомощности и, возможно, на то, чтобы вызвать сочувствие. Такие истории необходимо переносить в настоящее время, приносить в жизнь посредством воплощенных экспериментов и пропущенных через дыхание эмоций. Но эта история была живой, она все эти 30 лет сидела там и ждала, когда ее расскажут, и в правильных обстоятельствах вышла наружу, протекая мимо, высвобождая и интегрируя все по ходу. По мере того, как она успокоилась, я отпустил ее руку, оставаясь рядом с ней. Марта действительно отметила, что был свет в этом пути. Те интимные моменты, которые она делила со своей матерью и сестрой, несмотря на то, что у них были только бобы и хлеб, чтобы есть. И те молодые люди, которые ухаживали за ней, в особенности первый, который был любящим и поддерживал ее в ее семейных проблемах. Эта поддержка продолжалась даже в отношениях с ее супругом, с которым она была близка, и у них были очень любящие отношения. Все было хорошо. Кроме того, что по прошествии 20 лет, когда выросли их дети, ей больше не нравилось ее рабочее место, которое было ее убежищем в то время, когда она впервые вышла из этой болезненной семейной ситуации. Она искала новое направление, для личного роста и для того, чтобы внести изменения в карьеру. Но ее супруг удерживал ее за руку, как прежде. Их отношения работали, так как она нуждалась в поддержке и он поддерживал ее. Но сейчас ей нужна была независимость, а он все еще удерживал ее. Я отметил существующую параллель с сеансом. Я был ей нужен по мере того, как травма проявляла себя. Но в конце, я мог отпустить ее руку и ей просто было нужно, чтобы я был рядом с ней, больше не удерживая ее. Я обозначил для нее своего рода заявление, которое она могла бы сделать своему мужу, помогая ему понять то и быть способным справиться с тем фактом, что ей необходимо было войти в мир более независимо, а также, возможно, помогая ему справляться со своей собственной незащищенностью в этой связи. В свою очередь это было бы той поддержкой от него, в которой она сейчас нуждалась, в том, чтобы спокойно относиться к ее приходам и уходам. Достигнув этого момента в сеансе, она смогла увидеть, как ей нужно продолжать вести себя в своем взрослении и дифференциации, справляться с изменяющейся динамикой в своих отношениях и в своей позиции в ее собственной жизни.
Когда я попросил добровольцев мне помочь, Фрэн даже подпрыгнула. Я заметил ей, что в предыдущий раз она была первой, чтобы задать вопрос. Вместо того, чтобы задавать ей вопросы, я начал с тех точек соприкосновения, которые у меня уже были с ней, - те вещи, которые я различал и позже мой ответ на аспекты моего опыта общения с ней. Она отметила, что часто первой проявляет инициативу, и я поделился тем, что это верно также для меня. Это мгновенно создало общую почву для нас. Я спросил ее о том, какую работу она выполняла: флорист, но она также говорила о том, что хотела открыть свой собственный магазин цветов и что ей суждено сделать его успешным предприятием. Я мог видеть, что она была яркой уверенной молодой женщиной и я сказал ей, что когда я слушал то, как она делилась своими планами — я верил ей. Опять-таки, все это — создание основы для взаимоотношений и определение того, что не укладывается в них, с точки зрения условий процесса. Я спросил ее, какой ее любимый цветок (чтобы определить, что какие образы ей нравились). Она назвала подсолнечник. Я отреагировал тем, что отметил, как они нравились мне и что именно мне нравилось в них. Она сказала, что ей нравится ряд вещей: они счастливые, яркие, сильные, высокие… Она особенно выделила слово «сильные», когда произнесла эту фразу, поэтому я спросил о тех способах, с помощью которых она чувствовала себя сильной. Она объяснила, что она на самом деле сильная и счастлива, что это так, хотя, по ее ощущениям, если ее разозлить, она могла быть разрушительной. Поэтому я предложил ей некое «терапевтическое сражение», в котором мы стояли друг напротив друга и отталкивались с упором в ладони друг друга. Это было весело и позволяло ей ощущать всю мощь своей агрессии безопасным способом с помощью игры и контакта. Эксперимент также показал ей, что ее злость и агрессия могли бы быть позитивными, а не только негативными. Это расширило основу взаимоотношений между нами. Я заметил, что сильные женщины не всегда ценятся в обществе, назвав некоторые возможные контекстуальные факторы, чтобы убедиться, как она к ним относилась. Она ответила, что иногда ей казалось, что она реагировала даже слишком сильно, что шокировало людей. Я попросил привести пример, и она рассказала о водителе такси, который не хотел использовать счетчик и она орала на него. Я мог понять ее реакцию, и отметил, что возможно сделал бы то же самое. Но все-таки, она сказала, что чувствовала себя несчастной, когда теряла контроль над собой. Поэтому я спросил о ее контексте, ее семье и о тех, кто еще в ее семье терял контроль над собой. Она сказала, что ее отец довольно часто был очень эмоционален в выражении своих чувств, когда она росла. Но вместо того, чтобы бояться этого, она сама стала такой...и поэтому ей не нравилось терять над собой контроль, когда она злилась, насколько это было уместным в ситуации с такси. Я мог это понять и предложил, что поскольку сейчас она уже выросла, возможно, она могла бы решить, каким качествам своего отца она хотел бы подражать, а каким - нет. Итак, я поставил стул перед ней, который представлял ее отца, и попросил ее «говорить непосредственно с ним» об этом, помогая ей формулировать фразы, чтобы сделать понятным то, что она ценила и хотела сохранить, а от чего хотела бы избавиться и чему поэтому не хотела подражать. После этого она почувствовала облегчение и большую способность находить комфорт в своей агрессии, как в силе, вокруг которой она может делать свой выбор, а не как в чем-то, что заставляло ее чувствовать себя плохо, или вести себя вызывающе. Это то, что мы называем «интеграцией» и что происходит не только на когнитивном уровне в условиях интуиции, но, в особенности, на соматическом, поэтому действительно представляет собой смещение на уровне телесной основы.
Джемму беспокоили неудачи. Она потерпела неудачу во всем: у нее было 5 ЧП в работе на одну компанию, она делала ошибки в расчетах, и это продолжалось снова и снова, она чувствовала себя неудачницей.
Когда она подняла эту проблему, я насторожился. Она рассказывала историю за историей, предыдущая сливалась с последующей. Она была плаксивой, зыбкой и я мог видеть, как я работал с ней на протяжении многих часов, и, тем не менее, мы ни к чему не могли прийти. Она также упомянула проблемы, которые у нее возникали с ее родителями после того, как она от них уехала, что она была очень зла на них, что у нее возникали подозрения в отношении ее отца и его мотивации. Ясно было то, что она отчаянно нуждалась в помощи, и что именно это отчаяние отталкивало меня. Я ловил себя на той реакции, что хотел уклониться.
Поэтому я понял, что мне нужно было переместиться прямо в сердце всей этой проблемы и внедрить себя туда. Я сказал: тогда давайте работать с неудачами; это происходит прямо сейчас – ты уже терпишь неудачу в общении со мной – твой стиль общения оказывает влияние на меня. Она кивнула: она могла почувствовать, что у меня была такая реакция и, конечно, этот опыт был ей знаком.
Первое, что нужно сделать тому, кто заперт в существовании, которое реализуется способом саморазрушения, это полностью перенести все в настоящее время, а не слушать истории об этом. И лучший способ это сделать — это посмотреть, как это развивается во взаимоотношении.
Затем я попросил ее поиграть в небольшую игру со мной. Я хотел, чтобы она догадалась, как я реагировал на ее неудачу в отношениях со мной – после каждых двух попыток, я скажу ей попала она в цель или нет.
Ее догадка была о том, что я прилагал все свои усилия, чтобы оставаться терпеливым. Я сказал, что нет. Еще одна догадка была о том, что я чувствовал сострадание по отношению к ней. Я сказал: нет.
Я ответил ей: я чувствую раздражение в отношении тебя.
Затем я попросил догадаться, что именно я чувствовал. Она угадала, что я подавлял эти чувства в себе. Я ответил, что в этом есть только маленькая доля правды. Ее догадкой было то, что ощущения у меня возникали в животе и груди.
Затем я сказал ей, что на самом деле я злился на нее, и что я чувствовал это в своей груди, как своего рода внутреннее давление.
Я попросил ее выполнять этот эксперимент, потому что хотел вытащить ее из этой трясины самосожаления и формулы запертости в неудаче. Я хотел, чтобы она увидела, что этот опыт создается совместно и что на самом деле не только она страдает. Это было ужасным также для меня. Я также попросил ее делать это, так как она заметным образом страдала от паранойи (в связи со своим отцом) и поэтому лучшим вариантом было бы практиковать «игру в догадки» открытым образом, чтобы ее можно было поправить, вместо того, чтобы ей изолироваться в ее собственных предположениях.
Затем я предложил ей поменяться местами. Я займу ее место и наоборот. Итак, я был грустным, удрученным, чувствовал себя неудачником, а она была тем, кто злился.
Она отметила себя в этой роли: «Я прямо как мои родители: читаю нотации, кричу, критикую, принижаю, оказываю давление к действию».
Этот прием был полезным, так как с его помощью снова удалось вытащить ее из этой идентифицированной части полярности, предоставив ей возможность прочувствовать все, что происходит, в более широком плане через опыт.
Затем я предложил ей метафору о трудоустройстве: как будто она нанимала меня на работу, которая заключалась в том, чтобы злиться на нее; и она реализовала ее настолько успешно, что уже через минуту, в течение которой я ее слушал, я действительно почувствовал злость. Я также заметил, что в какой-то степени я согласен играть роль с другой стороны, и именно та часть меня, которая была склонна к садизму согласилась это сделать.
Я объяснил, что это игра с двумя участниками. Она отметила, что на самом деле, когда она играла роль той стороны, которая злится, это напоминало ей о том давлении, которое исходило от ее бабушки и дедушки таким же образом.
Поэтому, фактически, таким образом действовало ее поле влияния.
Я привел ей другую метафору: произведение, и артисты желающие его исполнить. Она должна была воспроизводить произведение в каждой области ее жизни. Она согласилась. Это позволило обозначить рамки тому, что происходило в ее поле влияния, вместо того, чтобы перемещать все в индивидуальные условия (в отношении ее проблемы), а также делало акцент на обязательной и неумолимо повторяющейся природе ее опыта и опыта других людей вокруг нее в таком обменном процессе.
После этого я попросил ее выбрать какую-нибудь известную пьесу, с которой она была знакома с такими действующими героями, которые были близки ее собственному полю влияния. Она описала одно конкретное драматическое произведение с персонажами, действия которых в точности отзывались эхом всего процесса, который мы только что открыли.
Затем я попросил ее привести пример другой истории: кинофильма или театральной постановки, в которых был другой сценарий. В этом я мог видеть картину более широкого плана, другие ресурсы в области влияния, другие пути существования. Она выбрала Гарри Потера и, когда я спросил ее, каким персонажем она хочет быть, она сказала, что самим Гарри.
Итак, я попросил ее теперь посмотреть на меня взглядом Гарри Потера. Сделал я это потому, что в самый первый раз она реализовала весь сценарий жертвы при помощи взгляда, который она создавала своими глазами — она смотрела на меня особенным образом.
Она попробовала этот эксперимент и по мере того, как мы исследовали природу Гарри Потера, его неспособность убивать и т. д., она начала получать более уверенное понимание самой себя в этой маске.
Она чувствовала смещение в своей личности, с другой стороны, я воспринимал ее по-другому.
Чтобы пройти через этот процесс, от меня требовалось действительно присутствовать с ней и быть очень честным все время. Я работал над взаимоотношением с помощью ряда экспериментов, последний из которых был «основной движущей силой»...но требовал наличия всего, что произошло до него.
Я думал, что Целии около 30 лет, но на самом деле ей был 51 год и у нее было несколько детей. Особенным было то, насколько тяжелая жизнь у нее была, хотя она выглядела спокойной и даже молодой. Все это было теми моментами, которые у меня не было времени исследовать, хотя я их принял во внимание, чтобы использовать в дальнейшей работе. Всегда очень важно уловить самое первое впечатление и даже в работе со знакомыми клиентами уметь «смотреть на все как в первый раз» для того, чтобы заметить расхождения или вопросы, которые могут быть релевантными с точки зрения терапии. Проблемой, которую она обозначила, был ее страх перед переходом в ту область работы, которой она обучалась в течение последних 10 лет. Она хотела стать социальным работником и сейчас, когда ее дети оставили дом, это было ее заявленной целью. Вместо того, чтобы работать над ее уверенностью в себе или пытаться узнать о ее страхах, я захотел выяснить ее контекст: ту поддержку в ее окружении, которую она получала, чтобы сделать это. Она действительно получала профессиональную поддержку от группы социальных работников, поэтому проблема была не в этом. Однако ее муж сказал ей, что разведется с ней, если она будет продолжать и перейдет в эту область профессиональной деятельности. Его реакция была довольно бурной, но не так уж удивляла, если учесть ту патриархальную культурную среду, в условиях которой проводился этот сеанс. Однако, когда я расспросил ее больше об этом, она открыла мне, что жила в условиях домашнего насилия на протяжении десятилетий. Мне это показалось очень странным, что за 10 лет обучения и терапии, связанной с ее стремлением к социальной работе, это либо никак не проявилось, либо ее учителя в каком-то смысле не чувствовали себя ответственными за то, чтобы видеть, что подобное имеет место. В терапии важно фокусироваться не только на чувствах, но также на контексте, в особенности, если такой контекст в тот момент несет в себе элементы нарушения неприкосновенности личности. Этот момент необходимо было сделать центральной частью терапии. Итак, я не желал иметь дело с другими вопросами до тех пор, пока не буде адресована центральная часть этой проблемы — ее страх, который можно было понять. Она сказала, что насилие прекратилось только недавно. Я сообщил ей о своих собственных чувствах, когда сел рядом с ней: о чувстве открытости к ней; об ощущении сильной обеспокоенности тем, насколько серьезные вопросы были затронуты; о том, насколько я желал поддержать ее, но в то же время насколько я был осторожен и как я желал продолжать именно тем способом, который стал бы проявлением уважения к ней. Я заметил, что страх стал практически «членом семьи». Она согласилась. Я попросил ее придать страху образ: она представила его в виде фигуры в черной одежде, с большими глазами, улыбкой и копьем. Она описала его словом «жуткий». Я попросил рассказать по-подробнее, как выглядела одежда. Я хочу действительно приземлить ее в этой ее связи со страхом. Затем я пригласил ее участвовать в эксперименте Gestalt: "быть» страхом – показать мне, в какой позе страх стоял со своим копьем и большими глазами. Она сделала так – и я сделал это вместе с ней. Часто очень полезно проводить такие эксперименты с клиентами. Затем я попросил ее снова присесть – мне не хотелось тратить слишком много времени на все это. Описывать страх, быть им — само по себе было большим делом. Она сказала, что чувствовала себя так, как будто я дал ей многое в этом процессе, и ей не хотелось брать больше, так как, казалось, что ей нужно будет что-то отдать обратно. Она объяснила, что ее учили «служить» мужчинам и, хотя она восставала против этого будучи девочкой, это стало частью ее взросления. Итак, я «продолжил» исходя из этой ситуации и остановился. Я сказал: «хорошо, тогда назови, что ты бы хотела отдать мне в каком-то смысле; я открыт к тому, чтобы получать». Мы молча сидели там, после чего она сказала, что хочет отдать мне свою признательность за то, что я уже сделал для нее к тому моменту. После того, как она произнесла это, она снова почувствовала себя в безопасности со мной и была готова продолжать. Очень важно слышать в точности то, что происходит с клиентом, шаг за шагом, и быть с ними рядом в тех местах, продолжая в заданном им ритме. Я спросил ее о том, где сейчас находится страх; она ответила, что он был внутри нее. Она сказала, что его копье втыкалось внутрь ее мозга, причиняя ей боль. Я переместился непосредственно в режим взаимоотношений с ней. Я сообщил ей, что мне было грустно слышать о той боли, которую она ощущала, очень грустно. Я хотел «спасти» ее, защитить ее, но не знал, как это сделать. Она была очень тронута и мы сидели там некоторое время в молчаливом контакте. Это стало ключевым сдвигом в ситуации: появление того, кто мог быть с ней, в режиме защиты, и при этом не торопиться все исправлять. Это стало моментом «Я-ты», когда два человеческих существа находились в полном взаимодействии. Я был терапевтом, а она — клиентом, но в том месте мы были двумя людьми, которые сидели рядом друг с другом в присутствии значительного количества боли, связанной с этой ситуацией. Я принял ее боль со всей серьезностью, а не как игровой эксперимент, не просто в качестве фигуры страха, но фактически, так как несколько десятилетий жизни с насилием — это весомый аргумент в пользу появления страха, связанного с ним. Когда мы сидели там вместе друг с другом, оба наших сердца открылись. Я был глубоко тронут, и она тоже. Мы оба отметили это. После этого я сказал: ну, у меня тоже есть копье, и это копье защиты. Я пригласил ее «впустить меня» вместе с моим копьем в ее сердце. Она могла легко это сделать, и у нее были слезы. Она чувствовала себя в безопасности и под защитой. Это был так называемый «самообъект»: принятие «меня» внутрь себя означало то, что внутри ее была авторитетная фигура, которая была там ДЛЯ нее, в то время как ее собственная авторитетная фигура от предыдущего опыта по мере развития стала подавлять ее и требовала от нее быть там ДЛЯ них, для мужчин в ее жизни. Хотя не так уж много «произошло» в ходе терапии, она оказала очень большое влияние. В конце я спросил ее о том, где был ее страх, связанный с переходом в ее новую профессию. Она сказала, что больше не чувствует себя запуганной. Я спросил: даже при угрозе развода? Она ответила: да. Итак, это просто часть той деятельности, в которой должна заключаться постоянная терапевтическая работа в области взаимоотношений и когда мы имеем дело с взаимоотношениями после длительного периода насилия. Я бы хотел присматривать за этим внимательно, так как все еще остается вероятность того, что все вернется к насилию, и как профессионал, и просто небезразличный человек, я хочу убедиться, что я не составляю какое-либо звено этого цикла.
Бренда говорила о том, что у нее нет определенной личности – она легко теряла чувство границ и излишне соотносила себя с другими. Она также говорила о том, что является застенчивым человеком, не любит фотографироваться или быть в центре внимания. Это говорило о том, что необходимо было действовать осторожно и чувствительно и учитывать возможные проблемы с застенчивостью (связанные с воздействием окружения). Я дал ей понять, что могу не продолжать какие-либо исследования, кроме того, чтобы просто хорошо себя чувствовать, оставаясь с ней. Я обратил ее внимание на то, что мы находимся перед группой людей и спросил ее, что она чувствовала. Она сказала, что они смотрят на нее, но она не чувствует себя замеченной в каком-то смысле. Я спросил, может быть это ощущение возникает по той причине, что у нее ограниченные знания о себе или потому, что она пряталась. Она сказала, что по обеим причинам. Это помогло мне обозначить относительную динамику. Поэтому я снова вернулся к ней: я смотрел на нее, но она также пряталась от меня. Она подтвердила, что такая реакция была у нее на каждого. Конечно, эта ситуация создает относительный тупик: часть ее жаждет быть замеченной, тогда как другая часть не позволяет это сделать. Это было мне предупреждением о том, что мне необходимо продолжать с осторожностью или я просто окажусь в стрессовой ситуации и в ловушке по причине такой динамики. Поэтому вместо того, чтобы делать попытки что-либо узнать, я рассказывал ей о вещах, которые она уже открыла мне о самой себе, используя те отрывки личной информации, которыми она поделилась. Я также сообщил о том, что увидел: например, те цвета одежды, которую она носила. Это создало некоторую основу для тех отношений, которые были между нами, для которых не нужны были дальнейшие вопросы и которые указывали на мою осведомленность о том, чем она делилась, и о той информации, которую она делала доступной. Когда присутствует застенчивость, очень важно делиться какой-либо информацией, а не слишком много расспрашивать другого человека. Ее глаза все еще выглядели стеклянными и она сказала о том, что уплывала куда-то. Это говорило о том, что контакта было слишком много. Поэтому я спросил ее, куда она уплывает...она сказал, что в место бесчисленных слов, прошлых жизней. Это говорило мне о том, что имеет место растворение личности и о том, что вопросы безопасности являются первостепенными в такой ситуации. Я предложил ей уплыть в воображаемое место и я мог бы сделать это тоже и мог пригласить каждого из группы отправиться туда, и мы могли бы все вместе просто сидеть рядом в нашем воображаемом месте. Это предложение захватило ее момент и стало стимулом к ее дальнейшему движению в этом направлении. В Gestalt это называется парадоксальная теория изменения: оставаться с тем, что есть и опираться на это. Она сказала: «Я ничего не чувствую». Другими словами, она полностью растворилась. В таком состоянии возможен только контакт определенного вида. Я спросил ее, какая поддержка ей нужна, чтобы чувствовать себя безопаснее. Она сказала: я не хочу, чтобы меня видели. Поэтому я сказал ей, что не буду на нее смотреть, но в тоже время поделился своим сожалением о том, что так как я не буду смотреть на нее, не буду пытаться увидеть ее, это позволит ей спрятаться полностью. Я сказал ей, что чувствую теплоту в отношении ее, но не могу найти способ достичь ее. Бренда посмотрела на меня и сказала «Мне не нужна поддержка». Это стало тем признанием, которое указало мне на то, как нужно продолжать. Я предложил эксперимент: она держалась за обе руки, одна рука отталкивала, а другая — была открыта для получения поддержки. Мы сделали так и она была способна получить мою поддержку: я медленно подвел свою руку к ее открытой для поддержки руке и взял ее. Тогда она сообщила о том, что там присутствовала «сила», которая запретила ей чувствовать что-либо. Я попросил кого-нибудь встать между нами, представляя собой эту силу. Она или не могла/или не хотела определить, кто должен ее представлять и это нам не мешало. Итак, я попросил ее сделать заявление этой силе. Она сделала это так: «Я сказала: «Я буду слушать тебя, когда это будет полезным мне или наоборот, и я позволю себе получить поддержку». Это было заявлением о дифференциации и интеграции. Она могла позволить себе чувствовать, получать поддержку, вступать в отношения, быть замеченной в этом месте и иметь ощущение о том, что у нее есть выбор. Эта работа двигалась медленно и требовала от меня постоянно учитывать ее границы, не вдаваясь слишком в детали даже в отношении того, что она чувствовала...и все же не сдаваться. Обычно люди реагируют на тех, кто устанавливает такого рода границы приватности тем, что либо отступают, или встречаются в несвязанной форме или окружают этого человека вниманием, проявляя заинтересованность или даже доброту. То, что действительно необходимо, это нейтральное присутствие с достаточным количеством теплоты, но не слишком большим, достаточной заинтересованностью, но не избыточной - все это называется «действовать в унисон» и является основным навыком общения.
|
|
|
